Посвящается советским солдатам и командирам, павшим в Советско-финляндской войне (1939-1940 гг.)

Меня назначили командиром танка Т-26 всего пару недель назад. Для «зелёного» лейтенанта это был отличный способ гордиться собой. Кроме того, я радовался как мальчишка тому, что меня вместе с экипажем отправили на войну. На Карельском перешейке шли ожесточённые бои, но в нашем превосходстве мы не сомневались.

Мне поручили поддержать атаку пехоты, но пылу сражения мы отстали от бойцов, хотя продолжали уверенно надвигаться на вражеские позиции. Участок открытой местности немного порадовал: ведь артиллерии у финнов не было никакой. А вот поддать газку наконец-то можно. Где-то посередине опушки раздался треск, и тяжёлая машина моментально ухнула вниз. Мы оказались в болоте, которого не было на карте. Но холодная вода не спешила набираться внутрь. Грязь и торф были настолько густые, что элементарно не пропускали жидкость. Но, как ни крути, оказались мы в ловушке.

Ребята испуганно переглядывались между собой, включили фонарик. Тонкая холодная струйка зажурчала с люка башни, ещё одна растеклась чёрною лужей под ногами мехвода. Внутри стальной коробки посреди зимнего леса, на богом забытом болоте, боевая машина намертво завязла в трясине.

Ещё оставалась слабая надежда выбраться наружу сверху. Вдвоём с заряжающим, мы отчаянно толкали холодный металл, но каждая попытка приводила к потере сил. Потом пытались выбить люк мехвода. Он вроде немного поддавался, но открыть не вышло. Вздохнув, мы попытались было закурить, но быстро поняли: при нехватке воздуха этого лучше не делать.

Где-то вдалеке шёл бой, но никто не помнил уже о стальной машине, брошенной на погибель. Не от вражеского снаряда, не на мине, а вот так вот глупо и бездарно, в трясине на чужой земле. Мы отлично понимали, что танк станет братской могилой для всех троих.

– Что делать будем дальше? – я сам не знал ответ на этот вопрос, пытаясь найти хоть какую-то подсказку в мелькавших на тусклом свету фонарика глазах, полных отчаяния и страха.

Ребята пожали плечами. Холодная жижа затопила кресла внизу, дойдя до рычагов управления. Парни вжались в тесную башню, ощущая холод коварного болота.

Мелькнула идея: морфий! Мы быстро начали перетряхивать личные вещи, шарить руками по броне изнутри, копаться в снарядах. Его летальная дозировка могла бы нас безболезненно отправить в мир иной. Никому не удалось найти заветные коробочки. То ли от тряски они разлетелись по полу, может мы их сами затоптали в суматохе, когда час назад вели огонь по ДОТу.

Вязкая чёрная жижа подбиралась к шее. Фонарик давно потух, тело пробирала дрожь, а пальцы ног ничего не чувствовали. Машина продолжала медленно погружаться вниз, словно не было дна у этой черноты.

Прощались друг с другом мы по очереди, но нырнули одновременно. Я сделал вдох, резкая судорога перехватила гортань, глотку обожгло могильным холодом.

Сверху тихо падал густой белый снег. Атака захлебнулась, как захлебнулись 3 танкиста в тёмной тесной стальной коробке на дне безымянной трясины. Вспомнят ли о них, найдёт ли их пытливый историк? Или же останутся навечно всеми забытые, лежать они под толстым слоем густой грязи…